|
Номер 3(83)
О телах и фотографах
«Культурные встречи» двух народов – дело государственное. Когда такие культурно богатые страны как Россия и Германия договариваются культурно встречаться, программа мероприятий растягивается на два года. Декабрьские вечера в ГМИИ были одним из продуктов этой программы, еще раньше в Германии прошла выставка «Москва-Берлин», скоро она приедет и к нам (почему-то в залы Исторического музея, а не в Третьяковку). Образовавшуюся паузу заполняет фотографический проект «О телах и других вещах. Немецкая фотография в ХХ веке», полностью оккупировавший залы Московского Дома фотографии.
Выставки, построенные на основе кураторской концепции, но претендующие на пафос национального представительства, - это не новость. Нечто подобное американцы показывали в прошлом году в Музее личных коллекций – фотографии из МОМА, отобранные с определенным замыслом. В МДФ выставлены снимки авторитетных мастеров разного времени, но не в стандартной ретроспективе, что, видимо, теперь считается скучным и вообще – плохим тоном, а по зигзагу, очерченному напряженной кураторской мыслью.
«О телах» – понятно: весна по календарю, фотографы протерли свои цейсовские объективы и приготовились снимать всеобщее разоблачение… Выставочная жизнь так же поводит мартовским носом в поисках телесности. Разные московсие кураторы, смею заверить, подобно немецким коллегам уже задумали кое-какие экспозиции с эротическим оттенком. А вот что значит в этом конексте «…и других вещах» - можно только гадать, пока не попадешь в залы МДФ.
Все оказывается серьезней банальной обнаженки, хоть бы и качественной. «Другие вещи» – это любые атрибуты внешнего, по отношению к телу, мира. Взаимодействие тела, как индивидуальной единицы, со всем «другим» становится моделью для социально-политических и коллективно-бессознательных конструкций, а выставка фотографий превращается, ни много, ни мало, в историю Германии. Отсчет начинается после Первой мировой: в состоянии болевого шока немцы смотрят друг на друга, и в лучшем случае, как Август Зандер, различают социальные типы Веймарской Республики: нотариус, кретин, жена архитектора, студент… Далее – «Новое видение» Ласло Мохой-Надь, «Новая вещественность» Вернера Мантца, что-то вроде «новой античности» Лени Рифтеншталь и тому подобное – через исторические и кульутрные перипетии ХХ века вплоть до наших дней.
Если попытаться восстановить хронологию в разбросанной экспозиции, то наиболее визуально внятная и по-настоящему интересная часть – до национал-социалистических маршей и аналога «Летающей попы» Бородулина («Победительница» Лени Рифтеншталь) включительно. Хотя и после Второй мировой появляются по-своему совершенные образцы светописи, вроде минималистского продолжения «Новой вещественности» Петера Кетмана. А потом – после фэшн-фотографии шестидесятых («Микки в яблочно-зеленом креповом платье с кокеткой и рукавами в нежно-желтом тоне» Ф.К. Гундлаха), начинаются странные изломы – не столько изображения, сколько сознания фотографа. Наверное, время такое: за редким исключением, вроде «Созерцания солнца в полночь» Катарины Зивердинг, снимки не вызывают эмоций, разве что физиологическое содрогание или напряженное «вдумывание». Такое ощущение, что в цифровой век человеческое тело вообще начинает восприниматься фотографами как непонятный сбой в матрице, как ошибка.
Московский Дом фотографии. Остоженка, 18. «О телах и других вещах. Немецкая фотография в ХХ веке». До 15 апреля.
|
|
