|
Номер 3(94)
Иоанн Павел II и Россия
Несостоявшийся визит Преемника св. Петра в Кремль
История Кароля Войтылы, первого славянина на папском престоле, тесно связана с современной историей Восточной Европы. В молодости он на своем опыте узнал, что такое коммунизм и гонения на верующих со стороны атеистов, разделив в этом судьбу столь многих других священнослужителей и представителей не только Католической, но и Православной Церкви.
Многие полагают, что поэтому именно Иоанн Павел II был, сначала в годы железного занавеса, затем оттепели и, наконец, падения Берлинской стены, самым «подходящим» для церкви понтификом. Т.е. таким, который мог лучше, чем кто бы то ни было другой, понять драму христиан, находящихся под гнетом режима, так как сам он лично пережил ее. Его вклад в падение коммунистических режимов в Европе находит конкретное выражение в поддержке «Солидарности» — первого свободного профсоюза католической ориентации в коммунистической Польше, а впоследствии — в личных отношениях, которые польский Папа установил с Михаилом Горбачевым, лидером перестройки, называвшим его «несомненно, главным гуманистом нашего времени». Не менее плодотворным был диалог Иоанна Павла II и c Борисом Ельциным, и, в какой-то мере, с Владимиром Путиным. Папа, скорее деятель, чем дипломат, обладал большим даром к общению и харизмой. Благодаря проявляемому интересу к судьбам миллионов людей во всем мире, ему удалось за годы своего понтификата завоевать любовь и приязнь со стороны даже не практикующих христиан, а также уважение со стороны многих и многих людей, исповедующих другие религии. Кто-то даже видел в его назначении на апостольский престол попытку Католической Церкви сохранить незыблемой в живом символе — Папе, поляке по происхождению, духовную связь со странами Восточной Европы, являющимися составной частью христианского мира, но «потерявшимися» за железным занавесом. Согласно этой точке зрения, Папа Войтыла был символом открытости Римской Церкви восточным «братьям», — открытости, независимой от международной политики, различных идеологий, правительственных интересов. Он был Папой межкультурного и межрелигиозного диалога, который до самого конца защищал такие ценности, как достоинство, жизнь и свобода человека, — духовные ценности, в сущности, универсальные. Он стал первым, кто своим знаменитым Mea culpa (моя вина), произнесенным 12 марта 2000 года, попросил прощения за все грехи, совершенные Церковью.
Несмотря на все это, Россия так и не открыла перед ним двери, оставаясь, вместе с Китаем, недостижимой для него целью. Коммунизм в краях Мао жив, хотя и в некой форме, «глубоко отличающейся от архетипа», а там, где царствуют серп и молот, как известно, нет места для распятия. Китайские католики, не пошедшие на поводу у режима и неподконтрольные правительству, т.е. те, которые остаются верными заповедям и догматам Святого Престола, загнаны в подполье. Но Россия вот уже пятнадцать лет как, — по крайней мере, формально — не идет по стопам Ленина, приближаясь (под пинками, таской, или по доброй воле, — в зависимости от случая) к Западу. Почему же все эти годы Москва неизменно отказывала Папе в официальном визите? Отчего это Папа, который всегда столько сил вкладывал в противостояние злоупотреблениям коммунизма (жертвой которого стало и российское христианство), не был здесь желанным гостем? И почему глава Российского государства, как-никак встречавшийся с Иоанном Павлом II и знавший его лично, отсутствовал на похоронах понтифика и послал вместо себя премьер-министра Фрадкова? Все это вызвало немалое любопытство у дипломатических служб западных правительств. Похоже, что ответ на эти вопросы кроется в недавних трениях между Православной и Католической Церквами, или, если точнее, между Московским Патриархатом и Римским Святым Престолом. «Недавние», впрочем, не вполне верное слово, если учитывать, что отношения между двумя церковными институтами остаются, мягко говоря, напряженными еще с начала 90-х годов. И такое впечатление, что ситуация вряд ли улучшится, — во всяком случае, в ближайшей перспективе. Хотя президент Путин всегда высказывался за визит Иоанна Павла II в Москву, Православная Церковь, как известно, придерживалась совсем иного мнения. По причинам, которые не имели (да и не имеют) почти никакого отношения к личности понтифика. Ведь Алексий II всего несколько дней назад публично заявил, что не собирается встречаться и с новым Папой, Йозефом Ратцингером, или Бенедиктом XVI. Иоанн Павел II, чья личные качества получили высокую оценку как самого Алексия II, так и Синода Русской Православной Церкви, был первоиерархом Католической Церкви. А Католическая Церковь, по мнению православных (не только русских, но вообще славян) ведет себя очень скверно по отношению к восточной «сестре». По этой причине отношения были, если не прерваны, то, по крайней мере, заморожены, и представители Православной Церкви согласятся встретиться с представителями Католической только когда последняя уплатит по счету за тяжкие оскорбления, нанесенные за последнее время православным. Обвинений, по сути дела, два. Первое — вторжение на каноническую территорию Православной Церкви, и второе — прозелитизм. Впрочем, это две стороны одной медали — католической экспансии на «традиционно» православные территории. Конфликт возгорелся с новой силой после создания четырех новых католических епархий в России, а также перед лицом готовящегося придания Украинской греко-католической Церкви, исторической соперницы Православной, статуса Патриархата. Все эти «начинания», по мнению РПЦ, некорректны, наносят ущерб институтам Православной Церкви, и должны быть, если не отменены, то, во всяком случае, вновь поставлены на обсуждение. Ватикан, если вкратце, колеблется между защитой своих интересов, интересами украинских греко-католиков и интересами православных, ограждаясь такими аргументами, как право любой демократической страны на религиозную свободу, пытаясь выиграть время и вести переговоры.
Короче говоря, вопрос весьма запутанный и сложный, и в свете целого ряда сложных закулисных моментов, понятно, что «ВВП» хочет держаться от него подальше. В давнем интервью для американских журналистов он открыто заявил, что с радостью примет Папу на российской земле, и это позволяет нам предположить, что Путин ценил его как политического партнера и, возможно, как человека. Но тогда же он с осторожностью добавил, что готов пригласить Иоанна Павла II только как главу государства Ватикан, но не как понтифика. Эта дипломатичная оговорка может быть оправдана только желанием или, может быть, даже необходимостью не сердить православных. Но почему — задаются вопросом на Западе — российский президент принимает так близко к сердцу интересы религии, которая, хотя и была в досоветскую эпоху государственной, строго говоря, восстала из бездны коммунистических гонений только в последние десятилетия? Предположение, что Кремль вновь открывает для себя христианские ценности и собирается оказывать покровительство вековому (тысячелетнему) Учреждению, которое всегда выступало в России его полномочным представителем, слишком отдает Диснеевщиной. Согласно второму предположению, еще менее правдоподобному, Кремль испытывает политическое давление со стороны Синода Православной Церкви в этом направлении. Будь оно так, следовало бы задаться вопросом, какие стратегические, пугающие ресурсы могут обеспечить религиозной общине такие результаты. Третье предположение (которое, конечно, остается лишь предположением), таково: может быть, Кремль хочет дать Православной Церкви большее влияние. А здесь уже большое поле для интерпретаций. Государство и Церковь пытаются оказывать друг другу поддержку в стиле дореволюционной России, т.е. ищут равновесие власти, при котором государство гарантировало бы свое покровительство Церкви, а Церковь, в свою очередь, освящала бы его авторитет? Враждебность Православной Церкви, и, особенно, экстремистов-славянофилов, нужна Кремлю для более тонкой игры — как сдерживающий инструмент против общего, массированного западного вмешательства, которое проявляется и в других областях? А может быть, на верхних этажах власти просто тоже ценят деятельность Православной Церкви, которая после первоначальных моментов растерянности, последовавших за падением стены, начинает напоминать россиянам об их духовных и культурных корнях, помогая им, таким образом, утвердиться в чувстве гордости, самоуважения, веры в себя и в правительство? Или, всё гораздо проще, и, как собственно, заявил сам Путин в интервью агентству Анса, по случаю своего визита в Ватикан, его цель в отношениях с этим государством, — «не столько обеспечить приезд Папы в Россию, сколько содействовать всем шагам, которые могут быть полезными для единства христиан, рассматриваемого как средство для интеграции России в Европу”. Впрочем, для Путина, возможно, речь идет о таком единстве, которое должно достигаться через правильные «шаги», т.е. путем равноправного диалога. Пойти на любые уступки католикам, не считаясь с волей тех, чье религиозное, историческое и социальное достоинство имеет (или, по крайней мере, имело в прошлом), безусловно, больший вес на российской территории, чем католическая составляющая, — такой путь, конечно, нельзя назвать справедливым. Он может привести уже не к согласию и общению, а к злоупотреблениям, чреватым совсем другими последствиями (см. пример Югославии).
И последняя мысль — по поводу несостоявшейся прямой трансляции похорон Папы на российских телеканалах. Есть в этом «рука Кремля», а иного не стоило и ожидать, учитывая все вышеприведенные соображения. Но некоторым представителям националистических партий, которые выступали против последовавших за этим споров и «всего этого интереса» к западному деятелю, имеющему небольшое отношение к России, можно было бы ответить, что у СМИ свои приоритеты. И что эти приоритеты, к счастью, или к несчастью, — правда, главным образом, в демократических странах (или причисляющих себя к таковым) — иногда не совпадают с приоритетами политического руководства. Российские СМИ имеют (или должны иметь) свободу уподоблять — правильно это или неправильно — свою оценку пригодности новостей европейским, западным, и вообще, чужим критериям. Сколь бы спорным это ни оказалось.
|
